Кромешник - О`Санчес

– А если выживет?

– Кто?

– Ларей этот…

– Не выживет. Ну а случись такое – используем: ткнём когда-нибудь Парашютиста в парашу поглубже… Один результат мы поимели: знаем теперь, кто за Лареем стоит. Понять бы, зачем им это надо? Теперь-то вряд ли уже узнаем… Ах, ребятки вы мои, ребятки! Выпьем за мои сорок восемь – через два года полтинник! Прожита жизнь – как не было её. Ничего, пока Адмирал в нас верит – нам сам черт не страшен… Наливай, Боб…

Малоун чувствовал себя препогано: второй раз Ларей доверился его связям и возможностям – и второй раз неудача. Невелика заслуга – повторять заученные до автоматизма фокусы и номера, а когда в экстренных ситуациях очутишься – птфср-р-р! Малоун не давал взяток, на них у Ларея подручные были поставлены: этот… Тони… и толстяк-здоровяк, а он обрабатывал на связях чиновников-приятелей в департаментах Конторы. Не сработало где-то: Плискин божился, что чуть ли не сам Господин Президент вмешался и устным повелением сменил адрес отсидки… Чушь полная, но апелляцию, как говорится, некуда нести. Луиза уговаривает съездить в Мексику, отдохнуть недельку – видит, что изнервничался… Да как поедешь – ты в Мексику, а Ларей с пингвинами на нары, да?… Ларей пишет, что все в порядке будет, вот чудак: он – меня – успокаивает!… Тридцать три года – возраст Иисуса Христа. Все есть – деньги, работа, дом, семья (Малоун не удержался, достал портмоне и вынул оттуда фотографии своих любимых девочек – Луизы и Анны). Эх, ещё бы пацанёнка завести… В Мексику так в Мексику, там тепло, тем более что Анна ещё толком за границей и не бывала. Но прежде следует встретиться в клубе и поприжать за обедом Плискина: выяснить достоверно, откуда дул ветер. И не забыть договориться с айбиэмовцами насчёт сетевого обслуживания… И хорошо бы совесть успокоить, да как с ней договоришься? И не виноват вроде – а грызёт, упрекает… Джеффри спросишь иной раз исподтишка, что там, да как – молчит, но тоже – вздыхает… Тридцать три года – для чего живём, к чему стремимся… Ларей хоть и по-своему, но успел пожить на свете и что-то понять. Да, живёт и стремится, и знает смысл своей жизни… Мне бы так…

Гек не знал. А было ему в ту пору двадцать девять лет.

Глава 8

Любит – не любит?…

К сердцу ли, к черту прижмёт?…

Легко лепесткам…

На итоговом заседании суда никого из людей Гека не было, согласно его же повелению. Только молчаливый Малоун сидел рядом и грустно сопел…

Последнее слово: «Я не виновен»… «Встать, суд идёт»… «Именем Республики Бабилон»… «…включая время предварительного содержания под стражей»…

Шесть лет, минус один месяц, две недели и два дня…

На двадцать шестой спец Гека повезли, как обычно возят осуждённых: самым кружным путём, через горы, долы и пересылки. Но Гек не возражал: «круиз» помог ему вспомнить сидельческий быт и освоиться, настроиться как следует…

На картагенской пересылке, одной из последних в маршруте, к Геку примкнул Сим-Сим, боевой двадцатилетний парнишка из команды Гнедых. Было в нем росту метр восемьдесят пять, весу под девяносто килограммов, нерастраченная наглость и гордость от осознания, что сидит рядом с Шефом. Сидел он второй раз, срок – пять лет, но периферии не нюхал и волновался только о том, чтобы не облажаться перед Самим. О предстоящих «пробных» разборках он вообще не думал – Ларей все знает, все умеет, да и кто осмелится против него вякнуть? Гек строго-настрого заказал ему обнаруживать знакомство по воле до прибытия на место, чтобы не разделили на этапе и не зафутболили Сим-Сима в другое место, поскольку, как полагал Гек, за ним возможен пригляд со стороны властей.

На помывке в душевой, перед водворением этапа в Картагенскую крытку, Гековские наколки произвели на зрителей действие, сходное с медленным ударом тока: сначала тупое равнодушие, потом недоуменное понимание, а затем шок. По тюремной почте уже который месяц кругами катилась волна о том, что некий урка, чуть ли не мифический Ван, залетел с воли в их зарешеченные и заколюченные края, чтобы покарать неправедных и восстановить справедливость… Много легенд ходит среди сидельцев, все знают, как много в них сказки и сколь мало правды. А тут – и медведь, и дерзкая тайная портачка против Президента, секрет исполнения которых давно утерян… Да ещё подоспели старые рассказы о серой зоне, которую этот самый Ларей некогда обратил в чёрную, и ещё более древние – о цепях и президентском подвале и недавние вести о резне в «Пентагоне»…

На этапах, в камерах и на зонах не принято лезть с бестактными вопросами, но когда в пустую камеру, рассчитанную на двадцать человек, затолкали шестьдесят, никто и не подумал оспаривать право Гека занять лучшую нижнюю шконку у окна. Сим-Сим разместился на верхней.

Теснота была вполне терпимой, могло быть и хуже, поскольку когда к ночи народ взялся приготавливать ночлег, разбирать лежаки в углу у дверей (те, кому не досталось место на двухъярусных кроватях), то невостребованной осталась стопка примерно в треть от общего числа.

Все временно на этапе: быт, знакомство, связи… Постоянен лишь тяжёлый тюремный воздух, да размер хлебной пайки, да страх перед неизвестностью – куда везут, что ждёт впереди… Надзиратели не отвечали в полную силу за этапников, а потому лямку волокли, особенно в ночное время, в полтяги, им хватало забот и на стационарной половине крытки. И за этапных, если без побега, лычки не срывают и премий не лишают – чужая, по сути, епархия…

На второй день, а точнее вечер, последовавший за первым ночлегом в картагенской крытке и полным циклом пайкораздачи, камеру уплотнили ещё на пять человек. Это была сплочённая блатная группа ржавой ориентации: четверо нетаков, давивших режим в допзоне № 22/2 и раскрутившихся на жёсткие «спеца», а во главе – опытный, в золото подтверждённый урка, по кличке Указ.

Гек, сидевший за камерным столом с книжкой в руках («Кон-Тики» Тура Хейердала), мгновенно узнал старого знакомого и товарища по малолетке, когда полная кличка того была Указатель, а Указом накоротке называли его свои… Указ заматерел в свои тридцать с маленьким хвостиком и сильно изменился внешне: широкие плечи и заметная сутулость гармонично дополняли его недоброе низколобое лицо, располосованное вертикальным шрамом от левой брови через уцелевший глаз до тяжёлого подбородка. Когда-то, как помнил Гек, он вовсе не выглядел мощным, возможно, этому способствовала большая голова на хилом подростковом теле, но зато теперь он крепко смахивал на питекантропа в расцвете сил. Звёзд с неба Указатель никогда не хватал, но и в глупцах не ходил – это Гек помнил хорошо. Давняя страсть Указа к татуировкам должна была уже погаснуть сама собой: портачки плотно покрывали все видимые участки кожи, за исключением лица. Да и то на веках угадывались какие-то буквы, скорее всего, стандартные «Не буди»…

– Здорово, шпана! – Указ, с поддёрнутым кверху правым углом рта, означающим улыбку, подошёл к столу. Четверо его ребят, также довольно живописных, клином двигались за ним, бесцеремонно распихивая сидельцев, попавшихся на пути. Указ моментально вычислил главного в камере – и по тому, как взоры местных сидящих упёрлись в мужика за столом, и по описанию, которое он уже получил по тюремной почте (слух о бабилонском якобы урке далеко бежал по зонам и пересылкам… От тех слухов не уркой – сказками и псиной скорее пахнет, что, собственно, и предстоит выяснить… и поставить на место… Ржавых заедали то тут, то там всплывающие россказни о древнем и мудром хранителе тюремной справедливости, который не хуже ржавых способен толковать заповедное и твёрдо противостоять лягавым. Да при этом – не стальной и не цветмет, и не фрат трампованный, из мужиков поднявшийся, а – чуть ли не выше золотого…).

– Ошибся номером, любезный, шпаны тут нет. – Гек захлопнул книжку и без улыбки поглядел на Указа. Мысль была вроде как закончена, а фраза вроде бы нет… Но Гек и не собирался её продолжать, зато в камере повисла тишина: тусовка начиналась…

– Ну-ну, и дальше что? – Указ первый заполнил тишину проходной фразой, чтобы успеть собраться с мыслями. Он стоял – руки в карманах «трофейного» пиджака – возле стола, за которым сидел Гек, и бурил его взглядом. Но мужик, похоже, умел играть в гляделки ничуть не хуже, и взгляд у него был – не подарочный. «Если и фрат – то битый… Ха! Портачка – землячковая! Тоже на пятьдесят восьмой чалился, только раньше намного… Кто он такой?» – Смелее говори, папаша, будешь себя хорошо вести – никто тебя не обидит… И встань, когда с тобой человек беседует!

– «Ну-ну» оставь для лошадей. Люди говорили – Указ правильный, Указ понятия держит… А похоже – как был ты Указателем, так и остался – нет в тебе арестантской вежливости, маловато и понятий.

– Вот это не тебе решать, землячок. И не тебе борзеть. Тебя никто не знает, несмотря на звон. Ларей – как там тебя? Ну-ка, объявись – какой пробы? Медь, сталь, а может серебро, а?